Жизнь и смерть
Сегодня — девятый день со дня смерти отца. Инсульт в 57 лет.
Сказать, что смерть родителей вводит в ступор, выбивает из колеи, вгоняет в минорное настроение — это банально, но, впрочем, вполне верно.
Родители, если, конечно, ребенок не осиротел в раннем детстве — люди, которые каждый день рядом с тобой в течение многих лет. Сравняться с ними (по количеству проведенного рядом времени) могут только собственные муж или жена (если брак один и на всю жизнь) и собственные дети. Да и то в лучшем случае к серебряной свадьбе. Пока родители живы, они кажутся неким незыблемым основанием вселенной, потому что для ребенка (пусть и сам он уже поседел), они существовали всегда. Мозг понимает, что все люди, включая родителей, смертны. И все же понимает: не совсем.
Когда все происходит, острое чувство потери накатывает не сразу. Да и потом оно приходит не на долгие дни, а как бы короткими приступами, спровоцированное чем угодно. Например, поеданием фиников, которые ты забрал с дачи (где и случился инсульт) и которые «купил еще он». Со временем, довольно быстро, все проходит, все притупляется. Остается лишь с каждым днем все более спокойная грусть.
Когда умирают родители, это дает человеку уникальный, но, в общем-то, бесполезный опыт. Родителей всего двое, и «натренироваться» переживать их смерть не получится. Как не получится и избежать сожалений о том, что что-то не успел сказать (или сказал то, что не следовало), что-то не сделал (или сделал не то)… Из-за этого можно пытаться испытывать долгие (чуть ли не на всю оставшуюся собственную жизнь) моральные страдания. Но не нужно.
После того, как у меня родился сын, одной из любимых фраз отца стала «бородатая» шутка: «Наши внуки отомстят нашим детям за нас». Видимо, так и будет, если дальнейшая жизнь не заложит неожиданных зигзагов. Мне тоже чего-то не скажут и не сделают (или наговорят и натворят лишнего). Учебника «Как вести себя с родителями так, чтобы избежать сожалений в случае их смерти» не существует. Да он и не нужен. Если вы, конечно, не вышвырнули родителей из квартиры или полностью не повернулись к ним спиной, попав под каблук особо стервозной жены, все ваши возможные порой обиды и недопонимание — сущая ерунда, на самом деле.
Здесь достаточно просто задать себе вопрос: «А какую реакцию на свою смерть наши родители хотели бы видеть от нас? Какое поведение вы сами завещали бы своим детям на случай собственной смерти?» Глубоко и депрессивно запить, бросить все и уйти в монастырь, начать строить всю оставшуюся жизнь на вечных переживаниях — этого точно не надо. И дело не в бесчувственности или желании «просто перешагнуть и забыть».
Вывод, понятно, нисколько не уникальный, а тоже вполне банальный. Для себя его, однако, я сделал сам задолго до рождения собственного сына и тогда, когда были живы и здоровы в том числе и все мои бабушки и дедушки. Причиной послужило трагическое событие, мимолетом пронесшееся мимо.
Мне было пятнадцать лет, и я учился в десятом классе. На одиннадцатой, выпускной параллели, учился вполне обычный мальчик. Лично с ним я знаком не был и не общался, хотя, конечно, лицо в коридорах узнавал. Все у него было в порядке и с учебой, и с родителями, и с одноклассниками. Но то ли в конце зимы, то ли ранней весной у него умер дед, которого, как потом рассказывали, он очень любил. На рыбалку они вместе ходили, на даче жили или еще чего — я не в курсе. Однако спустя неделю-другую мальчик написал записку «Я иду к деду» и сиганул с крыши дома. Гроб привозили для прощания в школу. Тогда я понял, что на самом деле совершенно не понял случившегося. Как не понимаю и сейчас, девятнадцать лет спустя. Если вдруг и существует некий «тот свет», на котором дед и внук все-таки встретились, я сильно сомневаюсь, что эта встреча была радостной.
Ничего подобного (пусть и в менее радикальной форме) быть не должно. Когда «отпускает» первоначальная горечь потери, должна остаться лишь память. Причем память ясная, не испорченная сожалениями, лишь иногда, может быть, ненадолго затеняемая облачком грусти.
Сказать, что смерть родителей вводит в ступор, выбивает из колеи, вгоняет в минорное настроение — это банально, но, впрочем, вполне верно.
Родители, если, конечно, ребенок не осиротел в раннем детстве — люди, которые каждый день рядом с тобой в течение многих лет. Сравняться с ними (по количеству проведенного рядом времени) могут только собственные муж или жена (если брак один и на всю жизнь) и собственные дети. Да и то в лучшем случае к серебряной свадьбе. Пока родители живы, они кажутся неким незыблемым основанием вселенной, потому что для ребенка (пусть и сам он уже поседел), они существовали всегда. Мозг понимает, что все люди, включая родителей, смертны. И все же понимает: не совсем.
Когда все происходит, острое чувство потери накатывает не сразу. Да и потом оно приходит не на долгие дни, а как бы короткими приступами, спровоцированное чем угодно. Например, поеданием фиников, которые ты забрал с дачи (где и случился инсульт) и которые «купил еще он». Со временем, довольно быстро, все проходит, все притупляется. Остается лишь с каждым днем все более спокойная грусть.
Когда умирают родители, это дает человеку уникальный, но, в общем-то, бесполезный опыт. Родителей всего двое, и «натренироваться» переживать их смерть не получится. Как не получится и избежать сожалений о том, что что-то не успел сказать (или сказал то, что не следовало), что-то не сделал (или сделал не то)… Из-за этого можно пытаться испытывать долгие (чуть ли не на всю оставшуюся собственную жизнь) моральные страдания. Но не нужно.
После того, как у меня родился сын, одной из любимых фраз отца стала «бородатая» шутка: «Наши внуки отомстят нашим детям за нас». Видимо, так и будет, если дальнейшая жизнь не заложит неожиданных зигзагов. Мне тоже чего-то не скажут и не сделают (или наговорят и натворят лишнего). Учебника «Как вести себя с родителями так, чтобы избежать сожалений в случае их смерти» не существует. Да он и не нужен. Если вы, конечно, не вышвырнули родителей из квартиры или полностью не повернулись к ним спиной, попав под каблук особо стервозной жены, все ваши возможные порой обиды и недопонимание — сущая ерунда, на самом деле.
Здесь достаточно просто задать себе вопрос: «А какую реакцию на свою смерть наши родители хотели бы видеть от нас? Какое поведение вы сами завещали бы своим детям на случай собственной смерти?» Глубоко и депрессивно запить, бросить все и уйти в монастырь, начать строить всю оставшуюся жизнь на вечных переживаниях — этого точно не надо. И дело не в бесчувственности или желании «просто перешагнуть и забыть».
Вывод, понятно, нисколько не уникальный, а тоже вполне банальный. Для себя его, однако, я сделал сам задолго до рождения собственного сына и тогда, когда были живы и здоровы в том числе и все мои бабушки и дедушки. Причиной послужило трагическое событие, мимолетом пронесшееся мимо.
Мне было пятнадцать лет, и я учился в десятом классе. На одиннадцатой, выпускной параллели, учился вполне обычный мальчик. Лично с ним я знаком не был и не общался, хотя, конечно, лицо в коридорах узнавал. Все у него было в порядке и с учебой, и с родителями, и с одноклассниками. Но то ли в конце зимы, то ли ранней весной у него умер дед, которого, как потом рассказывали, он очень любил. На рыбалку они вместе ходили, на даче жили или еще чего — я не в курсе. Однако спустя неделю-другую мальчик написал записку «Я иду к деду» и сиганул с крыши дома. Гроб привозили для прощания в школу. Тогда я понял, что на самом деле совершенно не понял случившегося. Как не понимаю и сейчас, девятнадцать лет спустя. Если вдруг и существует некий «тот свет», на котором дед и внук все-таки встретились, я сильно сомневаюсь, что эта встреча была радостной.
Ничего подобного (пусть и в менее радикальной форме) быть не должно. Когда «отпускает» первоначальная горечь потери, должна остаться лишь память. Причем память ясная, не испорченная сожалениями, лишь иногда, может быть, ненадолго затеняемая облачком грусти.
В общем, прими мои соболезнования, Алексей.
Мои соболезнования.
Поэтому оплакивать и скорбеть по умершему — это жалеть себя. Жизнь не останавливается.
Мой отец нашёл свою смерть предсказуемо: сильно выпивал, друзья зарезали по пьянке, много лет назад. В какой-то степени семья испытала даже что-то вроде облегчения, наступил покой, как ни страшно это звучит. Но это был мой папка, он меня очень любил. И я его люблю и сейчас. На могилу хожу, жалуюсь иногда, фото и письма перебираю. Всё, что могу. Жалею, что многого не спросила, что важно сейчас. Что именно я хотела бы выяснить? Ну, например, как ему служилось в Потсдаме, сразу после войны (не воевал по возрасту). Он закончил там курсы переводчиков с немецкого, войска — КГБ. И запил, по мнению мамы, только потому, что много там увидел, узнал, в том числе вещей жестоких и страшных: пленные немцы и наши, допросы, наверное, с «пристрастием»… Мало рассказывал — подписка. До самой гибели свободно читал и говорил по-немецки. Для журналиста это был бы просто клад.
Спрашивайте родителей обо всём. Потом поздно будет.